Наталья Троянцева
МОЙ ВЫСОЦКИЙ
Его песни я слушала с девяти лет. В городке, казалось, навсегда застывшем в исторических реалиях 16 века, с каменной площадью в центре, торговыми рядами и бесчисленными церквями, с кинотеатром в бывшей монастырской башне… На улице, где в окне одного из добротно выстроенных одноэтажных домишек из чужого магнитофона рвалось завораживающе: «Вы лучше лес рубите на гробы! В прорыв идут штрафные батальоны…» Или «Что нам слава, что нам Клава, медсестра, и – белый свет? Помер мой сосед, что справа. Тот, что – слева, ещё нет». И бесчисленные сусальные рассказы о пионерах-героях – доступные ребенку образы войны — окончательно меркли перед горькой правдой этого голоса.
Магнитофон был и у тёти, казанского эндокринолога. Высоцкий уже был известен и популярен в кругах провинциальной интеллигенции. Прелестная двусмысленность из «Песни студентов-археол огов» запомнилась и забавляла: «…Он все углы облазил, и в Европе был, и в Азии, и вскоре откопал свой идеал, но идеал связать не мог в археологии двух строк, и Федя его снова закопал».
Смешные сельские зарисовки, результат культурной революции — в антитезу бесчисленным кинематографичес ким свинаркам с трактористами: «…Был в балете. Мужики девок хапают. Девки – все, как на подбор, в белых тапочках. Вот пишу, а слезы душат и капают – Не давай себя хватать, моя лапочка».
И совершенно восхитительная апология животной зависти: «Мой сосед объездил весь Союз. Что-то ищет, а чего – не видно» с детальным описанием животной же подловатой мести: «…а вчера на кухне ихний сын головой упал у нашей двери и разбил нарочно мой графин. Я – мамаше счёт, в тройном размере! Ему, значит, рупь, а мне – пятак?!. Пусть теперь мне платит неустойку! Я ведь не из зависти, я – так, ради справедливости! И только…» Самые эффективные уроки нравственности, ясные и ненавязчивые.
Я знала наизусть все сказки. «И наверняка ведь – прельстили бега ведьм…» «…Он жил на выпасе, возле озерка, не вторгаясь в чужие владения, но заметили скромного козлика и избрали в козлы отпущения». Удивительные обороты, уникальные и точные рифмы, глубина бесчисленных планов и – невероятная простота развития фабулы, всегда – интригующей. Помнила подробные портреты «передовиков» — «я вчера закончил ковку, я два плана залудил» — за каким-то лешим отправляющихся за границу, евреев, жаждущих и не могущих туда уехать «…он кричал – ошибка тут! Это я – еврей! А ему – не шибко тут, уйди, мол, от дверей!», контрабандистов, вызывающих искренне сочувствие в том, что «…Христа распятого в половине пятого не пустили в Буэнос-Айрес». «Канатчикову дачу» повторяла как Отченаш.
И впервые столкнулась с подробностями тоталитарного истребления, физического – в сталинских лагерях и морального – в брежневских психушках. «Я был и слаб, и уязвим. Дрожал всем существом моим. Кровоточил своим больным, истерзанным нутром…» Восставший внутри ада против этого ада: «И я через плечо кошу на писанину ту. – Я это вам не подпишу, покуда не прочту! — И чья-то желтая спина ответила бесстрастно: — А ваша подпись не нужна. Нам без нее все ясно.» Тогда это не столько воспринималось, сколько – запоминалось, как – непреложное, единственно возможное… Твердость противостояния. А главное – великодушная способность принять и понять того, кто – в таких же обстоятельствах, и – слаб, но — человек все же: «Конец простой – пришел тягач. И там был трос, и там был врач. И МАЗ попал, куда положено ему. И он пришел – трясется весь. А там опять далекий рейс… Я зла не помню, я опять его возьму».
Я не искала его записей, никаких усилий не прикладывала, чтобы услышать новое – его голос сам находил меня. В 85-ом друг семьи предложил напечатать на машинке стихи, которые он записывал от руки, где придется — и собрать книгу. До этого мы с мужем печатали «Мастера…» — двадцать пять рублей на черном рынке, не по карману, — поэтому согласились сразу. Но пока печатали, вышел сначала «Нерв», потом – двухтомник.
Однажды была на его концерте. В минуты особенного вдохновения он поднимался на цыпочки – этот жест выглядел таким беззащитным! Аудитория сразу же присвоила его – он позволял это безотчетно, «свой в доску» — с такой силы и масштаба талантом… А, присвоив, не церемонилась. Аплодировала бурно – но как-то снисходительно. И он быстро ушел, спев последнюю песню.
Обожание Высоцкого долго мешало мне воспринимать Окуджаву. Окуджава пел о себе. Высоцкий – обо мне (в будущем) и о каждом из нас, ныне и присно. Не будучи хрестоматийным, он был образцом стихосложения, и поэтому я и в шестнадцать понимала – то, что я слышу, вижу и читаю – не поэзия. Писать, как пишут все – нельзя, писать, как пишет он – невозможно. Как и Уистан Хью Оден, он стеснялся говорить «я»; его «я» — это индивидуализиров анное «мы». «Я не люблю» — его первая попытка исчерпывающе высказаться от своего имени. «Я не люблю холодного цинизма. В восторженность – не верю. … Я не люблю манежи и арены, на них мильон меняют по рублю…» А потом уже – «Я когда-то умру…» — и невероятно ясная картина того, откуда предстоит исход: «…и среди ничего возвышались литые ворота, и огромный этап, тысяч пять, на коленках сидел…».
Я не считала его своим учителем. Думала, что «вышла» как поэт из недр великой прозы – Достоевского и Фолкнера, Камю и Фриша, Шестова и Бубера. Сейчас понимаю – конечно, он, великий поэт Владимир Высоцкий благословил меня на творческое служение. Моя любовь к его слову была и остается таким же глубоко скрытым чувством, как и вера. Перефразирую Виктора Франкла: Высоцкий – самый интимный партнер в моих диалогах с собой.
Наверное, поэтому я пока не написала стих о нем.
Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда весёлых песен не пою.
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю и ещё -
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Я не люблю, когда - наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почести иглу,
Или когда всё время против шерсти,
Или когда железом по стеклу.
Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, коль слово "честь" забыто
И коль в чести наветы за глаза.
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне - и неспроста:
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.
Я не люблю себя, когда я трушу,
И не терплю, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более - когда в неё плюют.
Я не люблю манежи и арены:
На них мильон меняют по рублю.
Пусть впереди большие перемены -
Я это никогда не полюблю!
История создания стихотворения «Я не люблю», на мой взгляд, весьма любопытна. По свидетельству поэта Алексея Уклеина, находясь в Париже, Высоцкий как-то из открытого окна услышал песню Бориса Полоскина «Я люблю», которая по каким-то причинам считалась не его оригинальным произведением, а всего лишь переводом либо песни Шарля Азнавура, либо народной французской (оба варианта сосуществовали). Вероятно, потому, что в её основе – любовь к женщине, интимное чувство, посвящение которому стихов в шестидесятые годы хотя и не возбранялось, но всё же не очень приветствовалось. Вот воспевание чувств гражданских, патриотизма, прославление партии и народа – куда более важные темы. Это настолько твёрдо было вбито в сознание советского человека, что даже Высоцкий не согласился с Полоскиным – цитирую по заметке Уклеина:
– Ленин сказал как-то Горькому: «Часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей... А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно...» Ох, Борис, ты неправ (оказывается, фраза прозвучала задолго до обращения Лигачёва к Ельцину. – Прим. моё), ой, не прав, – зарычал Владимир Семенович, – не время сейчас и не место!.. Чай, живёшь ты не в городе братской любви, а в Ленинграде – колыбели революции...
На 30-летнем Высоцком, это был 1968 год, как видим, тоже отразилась система школьного советского воспитания, согласно которой всё личное – это нечто второстепенное, не заслуживающее особого внимания. Своеобразным его ответом Полоскину и стало стихотворение-песня «Я не люблю».
Естественно, Высоцкий отошёл от интимной тематики и высказал своё жизненное кредо, свою позицию, по которой он что-то не принимает, с чем-то мириться не просто не хочет, а не может, так как против этого отрицаемого восстаёт его душа поэта. Прежде чем назвать это отрицаемое, замечу: стихотворение «Я не люблю» я бы отнесла к гражданско-философской лирике. К первой, потому что автор открыто высказывает свою гражданскую позицию (или, как нас учили в школе, позицию лирического героя); ко второй, потому что многие положения этого стихотворения можно понимать как в прямом, так и в переносном, более широком значении. Например, фраза «откажут тормоза» только у неискушённого читателя вызовет воспоминания о машине, о тормозах, которые могут оказаться неисправными. Многие подумают о бесконечной гонке жизни, задумаются о том, что мчаться по жизненному пути крайне опасно, ведь отказ тормозов и здесь может привести к самым плачевным результатам, и о том, насколько велика ненависть лирического героя к «уверенности сытой», что для него мчаться по жизни без тормозов лучше.
Тема стихотворения заявлена в названии, а так как неприятие касается многих сфер жизни человека (многих микротем), то определить тему более конкретно, на мой взгляд, не представляется возможным. И всё же я бы сказала, что в стихотворении явно просматривается тема неприятия мещанства с его двойной моралью – и абсолютно ничего революционного нет, хотя и своей реплике о несогласии с Борисом, Высоцкий и напоминает певцу любви, о том, что Ленинград – колыбель революции. Идея стихотворения вытекает из темы – вызвать неприятия того, что не принимает лирический герой. Стихотворение бессюжетное, так что об элементах сюжетной композиции говорить не приходится.
Лирический герой, исходя из текста произведения, представляется человеком молодым, энергичным, порядочным, человеком, для которого честь – не пустое слово, для которого песня, возможность петь – главное в жизни, человеком, открыто выражающим свою жизненную позицию, имеющим обо всём своё собственное мнение, но в реальной жизни несколько закрытым, далеким от того, чтобы каждого пускать в душу. Стихотворение поражает динамизмом, неиссякаемой энергией, которая передаётся читателю (слушателю). И высокий эмоциональный накал произведения, и та энергия, с которой лирический герой знакомит нас с основными положениями своего жизненного кредо, вполне уместны, потому что без накала, без энергии разговор об отрицаемом, о непринимаемом был бы неубедительным.
На первый взгляд, стихотворение не богато на средства художественной выразительности, но это на первый взгляд,на самом деле их здесь вполне достаточно и для создания ёмких отрицаемых образов, и для яркости, динамичности изложения. Речь В.В.Высоцкого в целом метофорична, полна образов.
В первую очередь, наверное, каждый читатель обращается внимание на анафору «Я не люблю», которой открывается большинство строф, которая в одной строфе звучит дважды, а в одной ею начинается лишь третья строка – в четвёртой строфе начальное «Я не люблю» заменяется более сильным «Я ненавижу». Такая несимметричность – одно из средств, которое придаёт стихотворению динамизм, так как меняет его интонирование: вместо уже привычного «Я не люблю» – вдруг «Я ненавижу», потом «Я не люблю» сменяется началом «Когда я вижу» и в последних трёх строфах четырёхкратная анафоры «Я не люблю», завершающаяся категоричным «Я это никогда не полюблю» – элементом, своеобразно завершающим стихотворение, придающим его композиции кольцевой вид.
Чтобы завершить разговор о поэтическом синтаксисе, раз уж он начат упоминанием анафоры, отмечу наличие немногочисленных инверсий – они в придаточной части сложноподчинённых предложений: «Когда веселых песен не пою», «Когда чужой мои читает письма», «когда невинных бьют», «когда в неё плюют». Инверсия всегда выразительна, так как выпячивает, вставляет на первый план те слова, которые нарушают прямой порядок слов: веселых песен, мои, невинных, в неё.
Антитеза – ещё один приём (наряду с анафорой), лежащий в основе построения некоторых строф, правда, замечу: у Высоцкого в данном стихотворении она строится на контекстуальных антонимах: «Я не люблю открытого цинизма, / В восторженность не верю…», «Я не люблю, когда стреляют в спину, / Я также против выстрелов в упор», «Я не люблю **насилье и бессилье, – / Вот только жаль распятого Христа», «Я не люблю, когда мне **лезут в душу, / Тем более – когда в неё плюют».
Особую выразительность стихотворению придают тропы, хотя их немного, в первую очередь – эпитеты, придающие выпуклость абстрактным и конкретным понятиям, делающие эти понятия яркими: весёлых песен, открытого цинизма, уверенности сытой, сломанные крылья.
Метафор практически нет, я бы отнесла к этому приёму словосочетания «почестей иглу», «сломанные крылья». Хотя не всё однозначно.
Первое – «почестей иглу» – напоминает нам лермонтовский «венец терновый, увитый лаврами» («Смерть поэта»), так что и аллюзией его назвать можно. Вместе с тем в этой метафоре Высоцкого я вижу и признаки оксюморона: почести в нашем представлении – признание заслуг, триумф, чествование с рукоплесканиями или без них, с наградами, коронами, лавровыми венками и без них. Игла почестей – соединение несоединимого… но – вот парадокс! – так часто встречающегося в реальной жизни, ибо не перевелись ещё (да и вряд ли переведутся когда-либо) люди, для которых чужой успех как нож в сердце, и многие из этих людей будут стараться уколоть того, которому они на словах воздают почести, представить его в самом невыгодном свете при каждому удобном случае.
Словосочетание «сломанные крылья», метафорично, так как полностью построено на скрытом сравнении: сломанные крылья – это разрушенные иллюзии, крушение мечты, расставание с прежними идеалами.
«Уверенности сытой» – метонимия. Конечно, это не сама уверенность насытилась – речь о хорошо обеспеченных, а потому уверенных в собственной непогрешимости людях, насаждающих свою точку зрения на правах сильного. Кстати, и здесь я вижу аллюзию – вспоминается русская пословица: «Сытый голодного не разумеет».
Гипербола «мильон меняют по рублю» из последней строфы подчёркивает нелюбовь лирического героя ко всему неестественному, показному («Я не люблю манежи и арены»).
Характерной особенностью стихотворения «Я не люблю» является наличие эллипсисов. Под термином эллипсис мы понимаем риторическую фигуру разговорного стиля, представляющую собой намеренный пропуск несущественных для смысла слов: Я не люблю, когда – наполовину; Или – когда всё время против шерсти, / Или – когда железом по стеклу. Этот приём придаёт стихотворению некий демократизм, что усиливается, во-первых, использованием фразеологизмов разговорного характера лезть в душу, плевать в душу (Я не люблю, когда мне лезут в душу, / Тем более – когда в неё плюют, во-вторых, употреблением фразеологизма высокого стиля – червь сомнения – в неожиданном ракурсе, во множественном числе: червей сомнения, что снижает его высокость и низводит до стиля разговорного, и, в-третьих, включением в текст слов разговорных: неспроста, наветы, мильон.
Стихотворение Высоцкого «Я не люблю» состоит из 8 четверостиший с перекрёстной рифмой в каждой, причём в первых и третьих строках каждой строфы рифма женская, а во второй и четвёртой – мужская. Стихотворение написано пятистопным ямбом, который в строках с женской рифмой имеет лишний слог.
Так как в произведении немало многосложных слов (фатального, открытого, восторженность, наполовину и пр.), а свойство русской лексики состоит в том, что каждое слово имеет одно ударение, то стихотворных строк без пиррихия (стоп, не имеющих ударного слога) в нём немного – три (Когда чужой мои читает письма; Досадно мне, что слово «честь» забыто; Обидно мне, когда невинных бьют). В остальных строках по одному пиррихию и по два пиррихия.
Стихотворение «Я не люблю», на мой взгляд, является программным произведением тогда, во время создания, ещё молодого поэта. Высоцкий уже в 30 лет точно знал, что он не сможет принять, полюбить ни при каких условиях, с чем намерен бороться и с помощью своих стихов-песен, и с помощью своих ролей в театре и кино. Знал и громогласно заявил об этом.
Владимир Высоцкий стал легендой еще при жизни. Его боготворило пол страны, им восхищались. Находились и такие, кто не понимал, но все же признавал талант и самобытность этого артиста. Высоцкий умел писать правдиво, как есть, без прикрас. Наверное за это его и любили, а эта узнаваемую хрипотцу до сих пор пытаются копировать.
Высоцкий был символом эпохи, его популярность пришлась на конец 70-х — начало 80-х готов прошлого века. Но его стихи и музыка актуальны и сегодня. Предлагаем вспомнить одно из самых ярких его произведений.
Я не люблю фатального исхода.
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда весёлых песен не пою.Я не люблю открытого цинизма,
В восторженность не верю, и ещё,
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.Я не люблю, когда наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или, когда всё время против шерсти,
Или, когда железом по стеклу.Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза!
Досадно мне, что слово “честь” забыто,
И что в чести наветы за глаза.Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне и неспроста –
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.